Староверы из Уругвая, переселившиеся на Дальний Восток, занялись молочным животноводством

Вот уже 350 лет раскольники не устают повторять себе и другим, что до патриарха Никона на Руси была «старая вера», что он учредил «новую», а теперь они додумались доказать, что являются не только «хранителями старой веры», но законными наследниками церковного имущества «дониконовской» Церкви. Широкие или узкие круги «духовной оппозиции» во главе с А. Прохановым поддерживают эту идею и ради ее воплощения в жизнь перешли даже на старообрядческий слэнг, старательно повторяя слова типа «никониане» и даже «никонианцы». Но одно дело впечатлительные деятели культуры, а другое -- въедливые крючкотворы-юристы. С ними у раскольников могут возникнуть большие трудности, если только все их секты не объединятся под началом какой-либо одной из их «древлеправославных церквей». В противном случае им вряд ли удастся обмануть юристов своими баснями о едином «старообрядчестве», как это им удается делать с деятелями культуры и журналистами. Юристы могут поставить вопрос ребром: кому, какому «старообрядчеству» все это хозяйство передать? Разобраться с «наследниками» будет трудно, могут начаться междоусобия, потому что любая самая мельчайшая по числу адептов раскольническая секта только себя считает той самой «истинной церковью», а все остальные ею прокляты как еретики. Единственное, в чем они были солидарны веками, так это в своей ненависти к Церкви и Царству, к правящей династии Романовых, которых, начиная с Алексея Михайловича, регулярно зачисляли в «антихристы».

2. Ненависть к династии Романовых

Старообрядцы и сочувствующие им публицисты из православных никак не установят «истинных виновников» раскола, в роли которых уже перебывали «заезжие греки» и патриарх Никон, царь Алексей Михайлович и диверсанты-иезуиты (см. сочинения регента Б. Кутузова; 14), и, наконец, судя по последним версиям, вся династия Романовых -- целиком, как «клан». Эта версия изложена в статье Т. Серединова. Он пишет: «В результате Смуты к власти пришла наиболее беспринципная и алчная группировка, опиравшаяся на опричную дворянскую рвань и сплотившаяся вокруг клана бояр Романовых. Этот клан, не имея никаких династических прав (подумаешь, родственники одной из шести жен одного из предыдущих царей. -- Н. М.), шел к власти, не выбирая средств… Сильная Церковь стала мешать Романовым… Они решили взорвать ее изнутри, для чего нашли Никона, простого человека с национальной окраины» (это намек на то, что он мордвин). И далее в том же духе, тоже «не выбирая средств».

Нельзя не отметить, что многие из «алчных бояр» и «дворянской рвани» были самыми ярыми врагами Церкви и патриарха Никона, а некоторые -- самыми активными деятелями старообрядческой партии. Таковы сестры боярыни Морозова и Урусова, урожденные Соковнины, смоленские дворяне Потемкины -- Ефрем и Спиридон, боярин Б. Львов, князья Хованские. Другие -- князья Н. Одоевский, А. Трубецкой, бояре Стрешневы и Милославские -- поощряли раскольников. Именно благодаря их покровительству в 1663 году был возвращен из сибирской ссылки протопоп Аввакум.

Об упомянутом в статье Т. Серединова Паисии Лигариде, которого он или по неведению, или в азарте назвал «активнейшим проводником никоновской реформы», придется тоже сказать несколько слов. К «реформе» этот человек никакого отношения не имел, на Русь он явился через 4 года после опалы патриарха Никона с одной целью: добиться любыми средствами его низложения, ссылки или казни. Лигарид был платным агентом Римской Пропаганды и имел задание добиться низвержения патриарха Никона, а самому постараться стать патриархом, чтобы заключить унию с Римом. Из выбранных для этого средств одно имеет довольно пикантный характер. Очаровав царя и завоевав расположение бояр -- врагов патриарха, Паисий Лигарид решил использовать и других его врагов -- «ревнителей благочестия», чтобы объединить тех и других для борьбы с патриархом. Вместе с боярином Семеном Стрешневым Лигарид помог раскольникам составить челобитную, где они обвиняли патриарха в унижении Царя, в отвержении Собора 1660 г., в наименовании Воскресенского монастыря Новым Иерусалимом и в исправлении богослужебных книг. Лигарид состряпал «Ответы на вопросы», будто бы заданные ему боярином Стрешневым, в которых изобразил патриарха Никона виновным во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. И после всего этого Т. Серединов изображает Лигарида -- союзника старообрядцев и врага Русской Церкви -- единомышленником патриарха Никона.

4. Раскольнические бунты XVII--XVIII веков

Зная о том, что раскольники хулили Православную Церковь, ее священнослужителей, ее Таинства и храмы, можно ли считать их «защитниками Святой Руси» и «хранителями древлего благочестия»? Зная о том, что в течение более пятидесяти лет раскольники понуждали тысячи людей к самосожжению, возбуждали по всем окраинам бунты и тем самым расшатывали устои государства, можно ли их считать «патриотами»? Для этого надо не любить Церковь, иметь превратные представления о благочестии и не знать истории своего Отечества. Чтобы показать, насколько подобные мнения не соответствуют действительности, нам придется, хотя бы вкратце, рассказать о бунтах и других противогосударственных действиях, в которых раскольники были или вдохновителями, или самыми активными участниками. Для начала приведем список наиболее крупных мятежей.

1670--1671. Разинщина. Бунт казаков-«староверов» во главе со Степаном Разиным.

1668--1676. Захват Соловецкого монастыря капитонами и разинцами.

1681. Мятеж стрельцов в Москве под руководством раскольников.

1708--1710. Булавинский бунт и уход казаков-«староверов» в Турцию.

1771. «Чумной бунт» в Москве. Убийство архиепископа Амвросия.

1773--1774. Пугачевщина. Бунт яицких казаков-«староверов».

Такова бесконечная череда бунтов, потрясавших Россию 100 лет (с 1668 по 1774 год).

С легкой руки А. С. Пушкина их почему-то называют русскими бунтами, хотя если учесть, кто был их вдохновителем и какие цели они преследовали, то гораздо уместнее называть их раскольническими бунтами.

Характерные особенности этих бунтов

Если самосожжения и самоуморения начались до Собора 1666--1667 гг., то есть до анафемствования раскольников, то открытые вооруженные и кровавые бунты начались сразу после этого Собора, когда вожди раскола побежали на Дон поднимать за «старую веру» недовольных центральной властью казаков. К этому времени богомильское «учение об антихристе, воцарившемся в Церкви и Царстве», исповедовали не только последователи чернеца Капитона, но и многие поповцы и «боголюбцы». Первоначально в их среде существовала идея о возможности восстановления «старой веры» с помощью «благочестивого царя» Алексея Михайловича, но когда стало ясно, что из этого ничего не выйдет, «боголюбцы» объявили царя «рожком антихристовым» и с легким сердцем открыли против него вооруженные мятежи. Бунты под руководством раскольников поднимались не в центральных областях России с исконно православным населением и наиболее обездоленными русскими крестьянами, но на окраинах, заселенных казачьей голытьбой и инородцами, где жизнь была более вольная, более обеспеченная, а население питало традиционную неприязнь к Православной Церкви и Московскому царству. Инициаторы противоцерковного мятежа, «староверы"-поповцы, умело пользовались этими тремя обстоятельствами. Недовольство они направляли в русло борьбы за «старую веру»; привычка к вольности и легкой наживе способствовала быстрому возбуждению населения на открытый бунт, а зажиточность и влиятельность инициаторов обеспечивали материальную поддержку подобных дорогостоящих мероприятий.

Сразу после Собора 1667 г. раскольники побежали на юг, и их протестная пропаганда нашла самый широкий отзыв в казачьей и стрелецкой среде. Казачество тяготилось постепенно растущим усилением контроля со стороны московских царей, а потому пользовалось любым поводом, чтобы от этого контроля избавиться. Что касается стрельцов, то и они были не чужды «староверия», а главное, постоянно были недовольны из-за несвоевременной выплаты жалованья. Однако любой бунт сверх меркантильных интересов должен иметь «высокие» цели, и в качестве таковых ничего лучшего нельзя было придумать, как периодически поднимать недовольную казачью массу и стрельцов на борьбу «за старую веру» под знаменами очередного самозванца -- «благочестивого царя». Раскольники оформляли лозунги, финансировали предприятие, а из среды вольнолюбивых казаков находили харизматического лидера.

При всех конкретных отличиях одного бунта от другого для них характерны некоторые общие черты, указывающие на их связь с раскольническим учением и непосредственным участием «старообрядцев» во всех противоправительственных массовых движениях.

Самозванство. Почти во всех раскольнических бунтах присутствует элемент самозванства, которым так пронизана сама идея «древлеправославной церкви». Самозваные попы и наставники, игумены и старцы находили возможным ради поставленной цели идти на любые средства, и самозванство было одним из них. При этом самозванец-царь всегда обещал восстановить «старую веру». Бунт Разина сопровождался выдвижением лжецаревича Алексея, незадолго до этого умершего, и лжепатриарха Никона, находившегося в ссылке. Разин говорил: «На что церкви? К чему попы? Венчать, что ли? Да не все ли равно: станьте в паре подле дерева да попляшите вокруг него -- вот и повенчались». Пугачев сам себя объявил императором Петром III, а все его ближайшие подельники назывались именами высших сановников (например, графа Захара Чернышова).

Бунты сопровождались убийствами архипастырей и пастырей, поруганием святынь и ограблением храмов. Разинцы сбросили с колокольни астраханского архиепископа Иосифа, грабили храмы. Грабили и разоряли храмы в станицах, где жило православное население, и булавинцы. Сын московского купца-раскольника Сергей Юршев был одним из главных виновников убийства архиепископа Авмросия во время спровоцированного раскольниками «чумного бунта» в Москве в 1771 году (1, с. 135). Во время пугачевщины десятки православных храмов подверглись поруганию («хранители благочестия» любили въезжать в алтарь на конях), иконы разбивались. Погибли около 100 священно- и церковнослужителей (см.: А. С. Пушкин. История пугачевского бунта. Приложение: Список убитых).

В церковной истории все эти бунты, за исключением мятежа в Соловецком монастыре, не рассматриваются, хотя в свое время главари всех бунтов были анафемствованы на Соборах и анафемы им читались ежегодно в храмах в Неделю Торжества Православия. С социально-экономической точки зрения бунты достаточно подробно описаны в сочинениях по гражданской истории России. Конкретные обстоятельства организации бунтов раскольниками описаны нами в двух ранее опубликованных статьях под общим названием «Раскольники против царства» (Радонеж. 1999. ¦ 13--16).

Там подробно изложены широко известные факты участия раскольников в организации пугачевщины. Они взяты из книги Н. Дубровина «Пугачев и его сообщники», где приведены ссылки на документальные источники (СПб., 1884). Историки полагают, что отдельные раскольники, проходившие по делу Пугачева, были его советниками и помощниками «не только по своей личной инициативе, но являясь представителями старообрядческой организации» (см., например: В. Г. Карцев. Религиозный раскол как форма антифеодального протеста в истории России. Калинин, 1971).

Характерные особенности этих бунтов

Если самосожжения и самоуморения начались до Собора 1666--1667 гг., то есть до анафемствования раскольников, то открытые вооруженные и кровавые бунты начались сразу после этого Собора, когда вожди раскола побежали на Дон поднимать за «старую веру» недовольных центральной властью казаков. К этому времени богомильское «учение об антихристе, воцарившемся в Церкви и Царстве», исповедовали не только последователи чернеца Капитона, но и многие поповцы и «боголюбцы». Первоначально в их среде существовала идея о возможности восстановления «старой веры» с помощью «благочестивого царя» Алексея Михайловича, но когда стало ясно, что из этого ничего не выйдет, «боголюбцы» объявили царя «рожком антихристовым» и с легким сердцем открыли против него вооруженные мятежи. Бунты под руководством раскольников поднимались не в центральных областях России с исконно православным населением и наиболее обездоленными русскими крестьянами, но на окраинах, заселенных казачьей голытьбой и инородцами, где жизнь была более вольная, более обеспеченная, а население питало традиционную неприязнь к Православной Церкви и Московскому царству. Инициаторы противоцерковного мятежа, «староверы"-поповцы, умело пользовались этими тремя обстоятельствами. Недовольство они направляли в русло борьбы за «старую веру»; привычка к вольности и легкой наживе способствовала быстрому возбуждению населения на открытый бунт, а зажиточность и влиятельность инициаторов обеспечивали материальную поддержку подобных дорогостоящих мероприятий.

Сразу после Собора 1667 г. раскольники побежали на юг, и их протестная пропаганда нашла самый широкий отзыв в казачьей и стрелецкой среде. Казачество тяготилось постепенно растущим усилением контроля со стороны московских царей, а потому пользовалось любым поводом, чтобы от этого контроля избавиться. Что касается стрельцов, то и они были не чужды «староверия», а главное, постоянно были недовольны из-за несвоевременной выплаты жалованья. Однако любой бунт сверх меркантильных интересов должен иметь «высокие» цели, и в качестве таковых ничего лучшего нельзя было придумать, как периодически поднимать недовольную казачью массу и стрельцов на борьбу «за старую веру» под знаменами очередного самозванца -- «благочестивого царя». Раскольники оформляли лозунги, финансировали предприятие, а из среды вольнолюбивых казаков находили харизматического лидера.

При всех конкретных отличиях одного бунта от другого для них характерны некоторые общие черты, указывающие на их связь с раскольническим учением и непосредственным участием «старообрядцев» во всех противоправительственных массовых движениях.

Самозванство. Почти во всех раскольнических бунтах присутствует элемент самозванства, которым так пронизана сама идея «древлеправославной церкви». Самозваные попы и наставники, игумены и старцы находили возможным ради поставленной цели идти на любые средства, и самозванство было одним из них. При этом самозванец-царь всегда обещал восстановить «старую веру». Бунт Разина сопровождался выдвижением лжецаревича Алексея, незадолго до этого умершего, и лжепатриарха Никона, находившегося в ссылке. Разин говорил: «На что церкви? К чему попы? Венчать, что ли? Да не все ли равно: станьте в паре подле дерева да попляшите вокруг него -- вот и повенчались». Пугачев сам себя объявил императором Петром III, а все его ближайшие подельники назывались именами высших сановников (например, графа Захара Чернышова).

Бунты сопровождались убийствами архипастырей и пастырей, поруганием святынь и ограблением храмов. Разинцы сбросили с колокольни астраханского архиепископа Иосифа, грабили храмы. Грабили и разоряли храмы в станицах, где жило православное население, и булавинцы. Сын московского купца-раскольника Сергей Юршев был одним из главных виновников убийства архиепископа Авмросия во время спровоцированного раскольниками «чумного бунта» в Москве в 1771 году (1, с. 135). Во время пугачевщины десятки православных храмов подверглись поруганию («хранители благочестия» любили въезжать в алтарь на конях), иконы разбивались. Погибли около 100 священно- и церковнослужителей (см.: А. С. Пушкин. История пугачевского бунта. Приложение: Список убитых).

В церковной истории все эти бунты, за исключением мятежа в Соловецком монастыре, не рассматриваются, хотя в свое время главари всех бунтов были анафемствованы на Соборах и анафемы им читались ежегодно в храмах в Неделю Торжества Православия. С социально-экономической точки зрения бунты достаточно подробно описаны в сочинениях по гражданской истории России. Конкретные обстоятельства организации бунтов раскольниками описаны нами в двух ранее опубликованных статьях под общим названием «Раскольники против царства» (Радонеж. 1999. ¦ 13--16).

Там подробно изложены широко известные факты участия раскольников в организации пугачевщины. Они взяты из книги Н. Дубровина «Пугачев и его сообщники», где приведены ссылки на документальные источники (СПб., 1884). Историки полагают, что отдельные раскольники, проходившие по делу Пугачева, были его советниками и помощниками «не только по своей личной инициативе, но являясь представителями старообрядческой организации» (см., например: В. Г. Карцев. Религиозный раскол как форма антифеодального протеста в истории России. Калинин, 1971).

Старообрядчество и дух «завоевания капиталов"

В XVII веке многие из раскольников решили покинуть свое Отечество, как они говорят, из-за гонений на «старую веру» в «царстве антихриста». За рубежами Православной России, судя по всему, они его не обнаружили, а потому как старые, так и новые «духовные изгнанники» там никаким гонениям от «слуг антихристовых» не подвергались. Хранители «старой веры» стали жить-поживать в магометанской Турции, в католической Австрии и в католической Польше, в протестантской Пруссии и в демократических США и везде чувствовали себя прекрасно, кроме православного Отечества. Их потомки и до сих пор там живут. Но и в России кое-кто из них оставался. Здесь они 250 лет «страдали от гонений» и одновременно обогащались.

Об этом на «круглом столе» говорил писатель В. Личутин: мол, «энергия», накопленная в эпоху самосожжений, пошла в скиты, там «воспитала дух», и только тогда, воспитав его, двинулась «из скитов в столицы на завоевание капиталов» (3). Напомним, что капиталы не завоевывают, а «первоначально накапливают», что делается это с помощью ростовщичества, откупов и обмана. Недаром раскольники придумали такую пословицу: «Чтоб быть богатым, надо недоплачивать по ряду хоть копейку» (15). В результате, как деловито сообщает В. Личутин, одухотворенные скитники «заняли весь капитал, всю банковскую систему, заводы, фабрики, они создавали культуры».

Как им это удалось? В протестантской Европе ученые уже давно обратили внимание на неразрывную связь духа капитализма (духа наживы) с духом протестантских сект. Одна из работ Макса Вебера, изучавшего протестантскую этику, так и называется -- «Протестантские секты и дух капитализма» (М., 1990. С. 273--302). К сожалению, подобных основательных исследований о связи сектантов России с тем же духом наживы не существует, хотя ни для кого не является секретом, что уже ко времени Екатерины II три четверти (75%) русского капитала и большая часть промышленности (Север, Урал) оказались в руках «вечно гонимых» раскольников. Эта доля не уменьшилась, но увеличилась к началу ХХ столетия. Излагать историю «буржуазной» революции в России, не обращая внимания на конфессиональную принадлежность этой буржуазии, тогдашних «олигархов», значит сознательно или по неведению замалчивать наиболее существенное в побудительных причинах к свержению Царя и разрушению монархии.

Теперь, когда к устроению «нового мирового порядка» Великие Архитекторы приступили в очередной раз, они вбросили в котел массовой пропаганды массу сведений о «русской буржуазии» и с гордостью говорят о том, что она состояла по преимуществу именно из сектантов. Интерес к этой теме -- вновь прорвавшейся жажде наживы и откровенному поклонению «золотому тельцу» -- подогревается нынешними пропагандистами «рыночной экономики», которые при этом ссылаются на благотворный опыт прошлого, когда культуру опекали купцы-меценаты, они же и слезы утирали сиротам и вдовам в благотворительных учреждениях «Человеколюбивого общества». Поскольку при ближайшем рассмотрении оказывается, что большая часть купцов-человеколюбцев, а также торговцев, промышленников и биржевиков начала ХХ века были выходцами именно из раскольнических семей, то ясно, что их процветание имеет самое непосредственное отношение к нашей теме.

Если верить раскольникам, прославляющим себя за свою оборотистость (16, 4, 17,), благодаря либеральной политике Екатерины II к «концу XVIII столетия им принадлежали главнейшие торговые пункты в Нижегородском крае и ниже по Волге и Оке, все судостроение и торговля оказались в руках старообрядцев», так же как и «вся заводская промышленность на Урале». При этом «духовное окормление» этого промышленного люда осуществляли наставники, «старики» и лжеепископы из керженских и иргизских скитов в Заволжье, с Преображенского и Рогожского кладбищ в Москве. Под руководством этих «духовных старцев» была создана текстильная промышленность Москвы и Центрального промышленного района (стоит только добавить, что миллионы русских православных людей трудились на этих «старообрядческих» предприятиях). Возникшие во время «чумного бунта» в Москве в 1771 году общины при Преображенском и Рогожском кладбищах очень скоро стали распоряжаться многомиллионными капиталами. Эти торгово-промышленные предприятия «старообрядческого религиозного направления» простирали свое влияние до крайних пределов Российской империи, захватив в свои руки почти всю хлеботорговлю. О том, какими способами происходило здесь первичное накопление капитала, можно прочесть в книге прот. П. С. Смирнова «История русского раскола старообрядчества» (7, с. 105--110).

Злодеяния часто творятся под вывеской «филантропических заведений», и в данном случае глава общины федосеевцев купец Ковылин сумел воспользоваться народным бедствием для «первоначального накопления капитала». В устроенном им за Преображенской заставой карантине ушлый беспоповец внушал умирающим, что «моровая язва» послана Богом в наказание за «никонианскую» веру, и тут же стояли чаны, где он «перекрещивал» желающих и не желающих. Сто лошадей Ковылина перевозили в «богадельню» выморочное имущество. Иконы, бархат, парчи, наличные деньги -- все свозилось в кладовые Ковылина. Из церкви Св. Анастасии, что на Неглинной, обманом был взят целый иконостас. Такими способами были собраны огромные деньги, и на них построены 2 молельни и 12 корпусов, а вокруг каменная стена с башнями. При общей численности населения Москвы в 250 000 человек число насельников на Преображенском достигло 1500 человек и прихожан 10 000 (1809), а на Рогожском — 68 000 (1825). То есть по меньшей мере 1/3 жителей первопрестольной столицы были раскольниками.

Следующее бедствие -- захват Москвы Наполеоном и пожар, который, по меткому выражению Грибоедова, «немало способствовал» не только украшению города, но и благополучию «мистико-патриотических» федосеевцев. Они признали Наполеона своим государем. Его они не считали антихристом, зато в их молельне была повешена картина с изображением «белого царя» с надписью, что Александр -- антихрист. На Преображенском кладбище их «государь» Наполеон поставил станки для печатания фальшивых русских ассигнаций. Вместе с французами федосеевцы занимались расхищением сокровищ столицы, особенно древностей из храмов. Когда в наше время появляются в СМИ статьи типа «Краденого звона» Т. Серединова с имущественными претензиями к Русской Православной Церкви, неплохо бы напомнить раскольникам о том, сколько было ограблено ими храмов, сколько уворовано книг, рукописей, икон и утвари. На этом были тоже сделаны огромные состояния; «староверы» владели монополией на торговлю антиквариатом и книгами.

По сути, раскольники, как и другие сектанты (хлысты, скопцы), создали «государство в государстве» по образцу масонских лож, где каждая община подчинялась своей митрополии, как русские дочерние ложи подчинялись и подчиняются, например, «Великому Востоку» Франции. Федосеевцы подчинялись воротилам с Преображенского кладбища. Беглопоповцы Поволжья и Урала тянули к Иргизу. Для беглопоповцев всех хлебородных губерний России «Великим Востоком» было Рогожское кладбище. Рогожские купцы после основания австрийской лжеиерархии в 1846 году понаставили во все крупные города своих лжеепископов. Цены на важнейшие товары в России устанавливали те же «благочестивые» рогожцы.

Чем же объясняется «феномен старообрядческой предприимчивости»? Апологеты «древлего благочестия» причину обогащения видят отнюдь не в склонности к неправедным занятиям (ростовщичеству, откупщичеству и хищной эксплуатации бедняков), то есть не в культе «золотого тельца». Старообрядцы из-за постоянных гонений были вынуждены «возвести себе и своим единоверцам защиту финансовую, гарантирующую определенную независимость от гонителей». Нам дают понять, что «гонители» (называемые Б. Кутузовым «никонианами»), пользуясь своей защищенностью, беспечно прозябали в разврате, пьянстве и лени, а потому о «финансовой защите» нисколько не заботились и в результате оказались самым бедным слоем населения России.

Характерно, что апологеты старообрядчества, представляющие раскольников образцами высокой духовности, не только не скрывают их хозяйственно-финансовых талантов, но говорят об их роли в накоплении капитала и в политическом противостоянии государству с тем же восторгом, с каким описывают подвиги самосожженцев-мракобесов XVII века. В таком духе, например, подается тема раскола в недавно изданной коллективом автором под редакцией М. Данилушкина книге по истории Русской Православной Церкви в ХХ веке, где посвященная раскольническим согласиям и толкам глава названа «Русская Православная Старообрядческая Церковь», назойливо изображаемая, как «истинно православная» в противовес «никонианской», то есть Православной (10, гл. 20). Автор этой главы (а им, судя по всему, является регент православного храма Б. Кутузов) начинает свой рассказ эпически: «Известно, что ни одно религиозное направление в России не оказало такого влияния на развитие русских промышленных отношений, как старообрядчество». Сразу заметим, что далеко не все «религиозные направления» ставят своей задачей развитие промышленности. В России таких направлений было всего три: немецкий протестантизм (литературный образ Шульца у И. Гончарова), русские раскольники (их «образами» наполнена вся русская литература с середины XIX в.) и лица еврейской национальности (чьи «образы» мы наблюдаем ныне на российском политическом и финансовом небосклоне и на телеэкране). Замечательно то, что столь различные в этнографическом и вероисповедном отношении «религиозные направления» (из коих два относят себя к «вечно гонимым») каким-то образом ухитрились стать владельцами народного богатства огромной страны. И хотя, как полагают ученые, «протестантская этика» с ее акцентом на индивидуальное спасение сильно отличается от этики русских сектантов, ищущих спасения коллективного в своих скитах, общинах и «кораблях», однако, несмотря на эту разницу, и те и другие чрезвычайно удачливы в деле накопительства. И те и другие видят в богатстве знак особой милости Божией, так сказать, награду за свои добродетели. Возможно, именно поэтому в царской России всемогущими «олигархами» стали протестанты -- выходцы из Европы и доморощенные протестанты-староверы, а в Российской Федерации -- лица еврейской национальности.

Участие староверов в подготовке буржуазной революции 1917 года

Итак, в начале ХХ века капитал, промышленность и торговля в России принадлежали в основном раскольникам и сектантам, а отчасти лицам немецкой, французской и еврейской национальности. Все вместе эти лица и составили сословие тогдашних «новых русских», или олигархов. Как мы убедились на недавнем опыте, властители капиталов и банковской системы рано или поздно захватывают власть, а для этого они объединяются. Сто лет назад случилось то же самое — с той разницей, что на пути к власти стояла не партийная номенклатура, а тысячелетняя наследственная монархия. Ее и предстояло смести, и для этого самые богатые старообрядцы, которые, по мнению А. Дугина, обладали «мистико-патриотическим характером», вошли в союз с лицами всех остальных национальностей и разработали «мистико-масонский» проект по устранению царской семьи. Все вместе они составили верхушку банковского и торгово-промышленного капитала России. Известно, что эта масонизированная верхушка в феврале 1917 года принудила последнего русского царя к отречению и ненадолго захватила власть в свои руки. Об участии их в революции в качестве меценатов социал-демократических партий широко известно, но здесь пойдет речь о другом -- об участии выходцев из старообрядческих семей в политической борьбе за власть вместе с другими либеральными демократами начала века.

В 1905 году раскольники перестали быть гонимыми, но по инерции продолжали обогащаться. Если до 1905 года им удалось завладеть ¾ национального продукта, то можно себе представить, что творилось после «получения возможности законного существования». В начале ХХ века выходцы из раскольничьих скитов завладели уже не отдельными предприятиями, а целым рядом отраслей. При имущественном цензе в избирательном праве России они имели возможность захватить все выборные должности.

Из 25 купеческих родов Москвы почти половина были раскольническими (9). Среди них небезызвестные: Авксентьевы, Бурышкины, Гучковы, Коноваловы, Морозовы, Прохоровы, Рябушинские, Солдатенковы, Третьяковы, Хлудовы.

Те же фамилии мы встречаем в списках всех выборных органов: они гласные Московской городской думы, члены и председатели всех общественных комитетов, Московской биржи и других коммерческих учреждений. И это неудивительно: для того и выдумана демократия.

Затем, уже с некоторой растерянностью, мы замечаем, что главными организаторами и лидерами разных партий, возникавших в начале века -- партий на одно лицо, но с разными названиями, типа кадетов, октябристов и прогрессистов, были лица с теми же фамилиями: опять Н. Д. Авксентьев, П. А. Бурышкин, А. И. Гучков, его брат Н. И. Гучков, А. И. Коновалов, целый букет Рябушинских, С. Н. Третьяков.

Те же лица издают самые влиятельные газеты. Рядом, правда, мелькают фамилии инородцев (Гужон, Гюбнер, П. А. Тикстон, Кнопы) и представителей другого «избранного народа», тоже известного своей спаянностью и обреченного из-за постоянных гонений копить капиталы (Арманд, В. Ф. Гефдинг, В. О. Гиршман, Л. Л. Рабенек, А. А. Ценкер, управитель Международного банка в Москве Ротштейн и пр.).

Однако же списки масонских лож, ныне широко публикуемые в разного рода сочинениях, могут любого повергнуть в полное недоумение, потому что среди «вольных каменщиков», мы опять видим все тех же «хранителей древлего православия»: Авксентьева, Гучкова, Бурышкина и Рябушинского вперемешк